Вы можете обсудить этот материал на форуме Восточного портала.

Андрей Ланьков

Несколькими портретами меньше

Опубликовано в журнале "Эксперт", #46 (446) от 6 декабря 2004. Приводится авторский вариант (в редакции журнала статью пришлось заметно сократить)

В середине ноября иностранные дипломаты, появившиеся на официальном приеме в Пхеньяне, в Центральном дворце культуры, сделали удивительное открытие. Портрета Ким Чжон Ира – Великого Руководителя, Всепобеждающего Полководца и Гения XXI Столетия не оказалось на подобающем ему месте! На стене зала красовался только портрет его отца Ким Ир Сена – Великого Вождя, Солнца Нации и Светоча Освобождения Человечества. Вскоре исчезновение портрета было подтверждено и фотографиями, а в результате тщательных распросов было установлено, что снятие портретов имело место чуть ли не в августе сего года.

Примерно в то же время обнаружилось, что и по радио Ким Чжон Ира тоже стали именовать упрощенными титулами. Наконец, на дипломатических приемах в третьих странах было замечено, что северокорейские бойцы внешнеполитического фронта перестали носить значки с изображением Ким Чжон Ира. Вдобавок, и пхеньянские власти отреагировали на сообщения неоднозначно. С одной стороны, ЦТАК, официальное агенство Пхеньяна, заявило, что все эти сообщения являются происками враждебной пропаганды и совершенно безосновательны (на следующий день, впрочем, появились фотографии, из которых видно, что портрет действительно сняли). С другой стороны, «Чосон синмун», издающаяся в Японии северокорейская газета и известный рупор пхеньянского режима, объяснила, что портреты Ким Чжон Ира всё-таки местами снимают, но это является лишь очередной демонстрацией скромности, которая так свойственна Любимому Руководителю.

Сообщения из Пхеньяна породили поток предположений. Некоторое время всерьез обсуждалось, жив ли Ким Чжон Ир и не стал ли он жертвой тихого дворцового переворота. Прозвучали и предположения о том, что Великий Руководитель (именно так в последние несколько лет звучит главный титул Ким Чжон Ира, ранее скромно именовавшегося «Любимый Руководитель») столь потрясен недавней смертью своей жены, что решил отойти от дел. Однако за исключением довольно локальных перемен с портретами (они исчезли только в нескольких зданиях), ничего необычного в КНДР не происходит. В итоге, за отсутствием более приемлемых объяснений, пхеньянологи сошлись на том, что Ким Чжон Ир по каким-то причинам сам решил «быть поскромнее» и снизить интенсивность собственного культа, сконцентрировав усилия официальных пропагандистов на фигуре своего покойного отца.

Чтобы ни стояло за всеми этими манипуляциями, ясно: сталинизм в Северной Корее умирает, и неправы те обозреватели, которые по привычке описывают нынешнюю Северную Корею как «сталинистское общество». На протяжении десятилетий КНДР действительно казалась живым воплощением тех кошмаров, что преследовали авторов антиутопий. Вездесущие портреты вождей, истерический культ личности и не менее истерический национализм (часто, кстати, направленный и против «союзников» - СССР и КНР), полное отсутствие частного предпринимательства даже в самых безобидных формах, закрепленный в законе принцип семейной ответственности за политические преступления, обязательное посещение ежедневных многочасовых собраний, запрет на выезд за пределы родного уезда (района) без специального разрешения полиции – все это делало Северную Корею весьма специфической страной. Однако за последнее десятилетие ситуация радикально изменилась.

После распада Советского Союза КНДР перестала получать ту помощь, которая десятилетиями помогала его командной экономике держаться на плаву. Заводы остановились, и с 1995-1996 гг. в большинстве районов страны прекратилась выдача продуктов по карточкам. Результатом стал катастрофический голод 1996-1999 годов, который унес, по разным оценкам, от 250 тысяч до двух миллионов жизней (наиболее достоверная на настоящий момент оценка – 600 тысяч умерших). В 1990 г. ВНП Северной Кореи сократился на 3,7%, в 1991 г. – еще на 5,1%. С этого времени и до 1999 г. страна испытывала «отрицательный экономический рост». В результате к 1999 г. северокорейский ВНП составил примерно 50-60% от уровня 1989 г.

Голод разрушил сталинистскую экономику. Население занялось мелкой торговлей и ремеслом, так как официальной зарплаты было достаточно для отоваривания карточек, а никак не для покупок на рынке. Крестьяне стали явочным порядком обзаводиться приусадебными участками, горожане занялись обменом вещей на продукты, а рабочие и чиновники приступили к интенсивному растаскиванию оборудования родных заводов (1996-1999 г. были временем активных продаж цветметалла в Китай). Поначалу правительство пыталось «поддерживать порядок», организуя кампании против «антисоциалистических проявлений», но около 1996 г. на ситуацию махнули рукой. Было ясно, что без стихийно возникшего мелкого бизнеса население попросту перемрет, да и низовое чиновничество не слишком рвалось выполнять указания верхов. Времена массового энтузиазма давно прошли, а коррупция стала практически всеобщей – те же разрешения на выезд за пределы уезда сейчас можно получить за взятку в 5-7 долларов.

Началось практически бесконтрольное движение людей и товаров через границу с Китаем. В отличие от тщательно охраняемой «демилитаризованной зоны», которая отделяет Северную Корею от Южной, граница с «братским Китаем» никогда не была толком оборудована в инженерном отношении. В конце 1990-х годов, когда голод достиг своего пика, в Китае находилось до 250 тысяч северокорейских беженцев. Многие из них впоследствии вернулись назад, а иные стали челноками-контрабандистами, которые систематически переправляются через границу с товаром. Обычным делом стали и путешествия в Китай на заработки.

Из Китая в больших количествах везут подержанные видеомагнитофоны, которые там можно купить за 10-20 долларов. В результате в последние годы видеомагнитофоны стали доступны даже северокорейским семьям среднего достатка. Используют их в основном для просмотра южнокорейских сериалов. Молодежь стремится подражать последней южнокорейской моде, и даже стала красить волосы в несвойственные корейцам цвета – так, как это сейчас делают в Сеуле, где на улицах попадается немало и рыжих, и даже блондинок. Сеульский жаргон популярен среди молодых пхеньянцев – также как и южнокорейские песни, за публичное исполнение которых еще лет десять назад полагалась тюрьма (еще в 1995 г. за исполнение вполне аполитичной южнокорейской песни одному невезучему солдату дали 13 лет). Иначе говоря, вся картина живо напоминает Советский Союз позднебрежневских времен, с его молодежным культом «джинсы» и рока. Система информационной изоляции страны, которую десятилетиями выстраивал Ким Ир Сен, рухнула, так как оказалась слишком дорогой в условиях экономического кризиса.

Решающую роль в выживании КНДР сейчас играет экономическая помощь, которая поступает по различным каналам, и в первую очередь – от стран, которые формально считаются противниками Северной Кореи: США, Южной Кореи и Японии. На протяжении 1996-2002 гг. США предоставили Северной Корее экономической помощи на сумму $1,02 млрд. В течение этого периода американская помощь составил 23,7% всей помощи, поступившей в КНДР. При этом меньше половины этой помощи ($403 млн.) было предоставлено в рамках программы KEDO, то есть фактически являлось платой за согласие КНДР поставить свою ядерную программу под международный контроль. Большинство американских грантов представляло собой помощь в чистом виде – односторонние поставки продовольствия, медикаментов и удобрений.

Однако первым по значению донором Пхеньяна уже около 10 лет является Южная Корея. На протяжении 1995-2002 гг. 27,9% всей поступившей в Северную Корею иностранной помощи пришло из этой страны, с которой КНДР формально по-прежнему находится в состоянии войны. Вдобавок, давно существовали подозрения, что из Южной Кореи в Северную поступает не только официальная, но и неофициальная помощь. В конце 2003 г. эти слухи получили подтверждение: выяснилось, что накануне встречи президентов двух Корей летом 2000 г. Сеул тайно выплатил Пхеньяну $500 млн. В такую сумму оценил Ким Чжон Ир своё согласие разговаривать с южнокорейским президентом Ким Тэ Чжуном, которому встреча на высшем уровне была крайне необходима из внутриполитических соображений (а также для получения Нобелевской премии мира). Последовал политический скандал, привёдший, в частности, к самоубийству главы концерна «Хёндэ» Чон Мон Хуна. Скорее всего, эти $500 млн. – только верхушка айсберга. Николас Эберштадт, один из ведущих специалистов по северокорейской экономике, оценивает объем нелегальных сеульских платежей Пхеньяну в 700-800 млн. дол. в год – не слишком большие деньги по сеульским меркам, но весьма солидная сумма для КНДР.

Главная причина подобной щедрости – страх Сеула перед крахом Северной Кореи, который может привести его объединению по германскому образцу. В Сеуле понимают, что такое объединение будет болезненным и дорогостоящим, поэтому и хотят максимально отсрочить его. С другой стороны, общественное мнение в Сеуле не всегда сочувствует односторонней помощи Пхеньяну, так что реальный ее масштаб всячески занижается. Похожими соображениями руководствуются и два других донора – США и Япония. И Вашингтон, и Токио боятся, что загнаный в угол Пхеньян может стать источником серьезных проблем, и предпочитают подкармливать его.

Помощь «противников» позволила покончить с голодом оживть экономику, которая опять растет, хотя и скромными темпами. В этих условиях летом 2002 г. Пхеньян провел так называемые «экономические реформы». Едва ли эти мероприятия можно описывать как «реформы», ведь реформы – это сознательная попытка изменить ситуацию. В действительности, в 2002-2004 гг. Пхеньян просто признал фактически сложившееся положение вещей, увеличив цены в госторговли до уровня рыночных, резко подняв курс доллара и отменив карточки. Правда, параллельно с этим были предприняты и очередные попытки создать свободные экономмические хоны, но такие попытки в Северной Корее препринимались неоднократно – и всегда с нулевым результатом: иностранный бизнес работать в КНДР не хочет, так как риск слишком велик, а инвестиционный климат не очень благоприятен (во всяком случае, много хуже, чем в Китае и во Вьетнаме).

Перемены касаются не только экономики – свободнее стала и политическая атмосфера. Многие поступки, которые лет десять назад карались тюрьмой или даже смертью, сейчас остаются безнаказанными или воспринимаются как мелкие правонарушения. Показательно, что недавняя попытка начать борьбу с пхеньянскими «стилягами» – молодыми последователями южнокорейской моды – кончилась ничем, в частности, из-за фактического саботажа со стороны низового чиновничества, которое больше не видит в модных юбках особого криминала и не готово с былым рвением исполнять любые распоряжения сверху.

Однако возникает вопрос: совместима ли де-сталинизация и политические послабления с сохранением северокорейского государства как такового? Согласятся ли жители КНДР жить в обществе с примерно африканским уровнем ВНП, когда совсем рядом существует процветающая Южная Корея со среднеевропейскими доходами и соответствующим стилем жизни? Сможет ли более либеральный режим держать недовольных в узде и предотвратить стихийное объединение страны по германскому сценарию? На этот счет есть немалые сомнения. Конечно, Китай смог успешно провести демонтаж социализма, но ведь под боком у Пекина не было капиталистического «Южного Китая», объединение с которым казалось бы простейшим решением всех проблем.